На суповой кухне делятся печалями и находят друзей

В течение двух часов более двухсот человек посещают суповую кухню в столичном районе Копли на улице Уус-Малева. Они молча глядят на гороховый суп, налитый в белую пластиковую тарелку. Некоторые приносят с собой бутылки из-под водки или лимонада, чтобы наполнить их сладким чаем.

Разговоры и музыка доносятся лишь со стороны кухни. Волонтеры - их 24 человека (слишком много, чтобы каждому хватало работы, поэтому многие стоят в растерянности, сложив руки на животе, и улыбаются) - ставят на стол хлеб и каждому под нос - по полной тарелке.

Тойво (попросивший меня самостоятельно придумать ему имя) сидит, положив на колено кепку, под столом - палка, и бормочет, поглядывая на суп: «Кому я нужен? Кто я такой? Я просто… - он ложкой прижимает горошину ко дну тарелки. - Ем эту дрянь, что делать».

Нет, еда здесь хорошая. Многие признают это и хвалят поваров-англичан (молодые парни живут в Эстонии и по воскресеньям приходят помогать на суповой кухне). Просто Тойво считает, что домашняя еда лучше. Или же ему просто стыдно, что приходится находиться рядом с бездомными и прочими побитыми жизнью мужчинами - женщин здесь куда меньше - за одним обеденным столом? Бывший шиномонтажник и водитель получает 160 евро пенсии по инвалидности за больные колени. Ему только и остается, что отправиться в Копли за супом, надвинув кепку на нос.

«Не надо было мне так много пить»

Виктор (имя тоже изменено) ничего говорить не хочет. Но если присесть рядом с ним на траву возле суповой кухни, заглянуть ему глубоко в глаза, этот человек полушепотом расскажет о том, как он лишился жилья и со страхом думает о зиме. Он один из тех, рядом с которыми в трамвае всегда оказывается свободное место, кого неудобно видеть, когда идешь выбрасывать мусор.

Всего пару дней назад Виктор был сам среди тех, кому было, что выбрасывать. Одна его дочь работает на радио, а вторая окончила Тартуский университет по специальности «юриспруденция». Он не общался с ними «очень давно». Настолько давно, что дочери даже не знают, что отец лишился жилья. Виктора вышвырнули на улицу из общежития на улице Уус-Малева. Он все время говорит «общежитие на Уус-Малева», словно только что ставший отцом мужчина - о новорожденном. Единственный повод для сожаления? «Не надо было мне так много пить».

Из-за этого его и выгнали. Собутыльники приходили в гости и шумели. Теперь уже полгода как он не употребляет алкоголь. Он впадает в задумчивость. «Пиво все-таки продолжаю пить».

Сирье похожа на каждую вторую пенсионерку в Эстонии. Одинокая женщина, одежду покупает в секонд-хенде, в Maxima обходит желтые ценники со скидками, словно собирает грибы в сухом лесу. Она скорей обратится к Гос­поду, чем попросит помощи у детей.

Семь лет назад, когда умер ее муж, все пошло прахом. Муж взял под квартиру денег, о чем Сирье ничего не знала. В итоге ее выбросили из дома, и теперь Сирье снимает «социальную жилплощадь». Ее пенсия 224 евро. Более половины этой суммы идет на аренду. «Иногда подступает черная тоска, - признается она. - Можно, конечно, поискать работу, но в возрасте 64 лет…».

69-летний Михкель сам тянет меня за рукав. Говорит, что у него все в порядке, его источник дохода - металл: «Да-да, я по металлу». Во дворе он жжет проволоку, дома очищает ее и продает. Он зашел на суповую кухню не потому, что у него нет денег или жилья. Только из-за того, что не умеет готовить. «Жена стала пить и десять лет назад померла», - говорит он.

Дочь Михкеля живет в Италии. Поэтому Михкель прекрасно знает о том, что в других краях дела обстоят не лучше. «Там гораздо хуже, - полагает он. - Крысы и мыши сбегаются к мешкам с мусором. Сам видел по телевизору».

Единственный повод для сожаления у Михкеля? «Что жены нет. Но где же ее теперь взять?».

Тем временем суповую кухню охватывает паника. В час дня начинается столпотворение! За дверью выстроилась очередь, и хлеб закончился. Возглавляющая волонтеров Анна Вакрам говорит, что теперь им надлежит ограничиваться одной порцией. Обычно каждый, кто пришел за супом, получает полторы порции. Англичане торопливо кипятят воду для чая.

Пугающий вид отваживает друзей

Один из последних посетителей предлагает величать себя Диким Ковбоем. Он ест неторопливо и с удовольствием. Почти все уже удалились. Волонтеры наводят на кухне порядок.

Левую руку Дикого Ковбоя скрывает черная кожаная перчатка. Его распухшее лицо покрыто красными пятнами ожогов. 47-летний мужчина ни о чем не жалеет. Даже по поводу случившегося пару лет назад несчастного случая. Его автомобиль дважды взорвался. Врач сообщил матери, что сын при смерти, друзья начали готовиться к похоронам, когда Дикий Ковбой внезапно открыл глаза.

Раньше он вместе с братом руководил фирмой. Теперь же, преодолев угрозу смерти, он на сто процентов сводит концы с концами лишь на пенсию по инвалидности. Он никогда не сидит на солнце, поскольку покрыт ожогами. Но это ничего. Его настоящая проблема и вызов - это одиночество, к которому он только сейчас начинает привыкать.

Дикий Ковбой говорит, что теперь его друзьями остаются лишь завсегдатаи суповой кухни. Поэтому он сюда и приходит. «Бывшие друзья больше меня в гости не приглашают, - говорит он. - Им неудобно, потому что я страшный».

Но Дикий Ковбой отнюдь не несчастен. Наоборот.

Раны сделали его сильнее. Вдобавок теперь у него много времен, чтобы заниматься тем, что душа пожелает. Например, предыдущие четыре дня он провел, валяясь в постели. Читает книги. Имена всех героев телесериалов он может перечислить по буквам задом наперед.

«Если человек еще в состоянии сюда прийти, то он силен. Многие уже не приходят», - поясняет он. Здесь, по его словам, много бывших бизнесменов, у которых все пошло прахом. «Мы и не должны быть красивыми ради других, - говорит он, поглядывая на своего бородатого друга. - Мы охраняем время. Являемся стражей времени».

Затем Дикий Ковбой говорит: «Я заметил, что хотя я и страшен, женщин тянет ко мне. Раньше такого не было. Я избавляю их от негатива. Я как магнит. В основном притягиваю наркоманов и пьяниц. Им это тоже нужно».

Двери суповой кухни закрываются. Бездомные и инвалиды, пенсионеры и одинокие - понурив головы, все спешат, будто опаздывают на работу, обратно на трамвай.